Сонеты, Уильям Шекспир (1564-1616, Англия). Сонет 17 (сонеты 1-126 посвящены возлюбленному другу).

Уильям Шекспир (William Shakespeare, 23 апреля 1564, Стратфорд-на-Эйвоне, Англия — 3 мая 1616, там же) — всемирно известный драматург, актер и реформатор театра, национальный поэт Англии, автор 38 пьес, 154 сонетов, 4 поэм и 3 эпитафий. 

«Бард Эйвона»

William Shakespeare (1564-1616, England) 

Sonnet 17

Who will believe my verse in time to come,

If it were fill'd with your most high deserts?

Though yet, heaven knows, it is but as a tomb

Which hides your life and shows not half your parts.

If I could write the beauty of your eyes

And in fresh numbers number all your graces,

The age to come would say 'This poet lies:

Such heavenly touches ne'er touch'd earthly faces.'

So should my papers yellow'd with their age

Be scorn'd like old men of less truth than tongue,

And your true rights be term'd a poet's rage

And stretched metre of an antique song:

But were some child of yours alive that time,

You should live twice; in it and in my rhyme. 

***

Перевод С. Маршака
 
Как мне уверить в доблестях твоих
Тех, до кого дойдет моя страница?
Но знает Бог, что этот скромный стих
Сказать не может больше, чем гробница.
 
Попробуй я оставить твой портрет,
Изобразить стихами взор чудесный, —
Потомок только скажет:  «Лжет поэт,

Придав лицу земному свет небесный!»

 
И этот старый, пожелтевший лист
Отвергнет он, как болтуна седого,
Сказав небрежно:  «Старый плут речист,

Да правды нет в его речах ни слова!»

 
Но, доживи твой сын до этих дней,
Ты жил бы в нем, как и в строфе моей.
 
***
 
Перевод И. Фрадкина
 
Как в совершенствах убедить твоих
Грядущий век? Одно лишь небо знает
О том, что мой мертворожденный стих
Достоинств половину упускает.
Потомок не поймет моей строки
И скажет, что я лгал неудержимо,
И назовет фантазией стихи,
В которых я восславил херувима.
Им каждая правдивая строка
С гиперболою лживою сравнится,
Напомнит пустобреха-старика
Дней древних пожелтевшая страница.
Дай сыну жизнь — затихнут споры эти,
Вдвойне жить будешь — в сыне и в сонете.
 
***
 
Перевод В. Микушевича
 
И кто поверит моему стиху,
Твой бывший блеск пытаясь угадать?
Допустим, я правдив, как на духу,
В гробу твоих достоинств не видать.
Описывать глаза твои решу,
Но даже если я при этом прав,
Мне могут возразить, что я грешу,
Небесное земному приписав.
Свидетельству поблекшего листка
Ученый не доверится юнец,
Признав, что эти бредни старика —
Древнейшей песни ветхий образец.
Тогда напомнить мог бы отпрыск твой:
Ты в нем, как и в стихе моем, живой.
 
***
 
Перевод М. Чайковского
 
С годами кто, кто будет верить мне,
Как бы слова тебя не возносили?
Мои стихи, как надпись на могиле,
Не в силах вызвать образ твой вполне.
И если б даже верно был воспет
В моих стихах твой облик несравненный,
В грядущем кто не скажет: «Лжет поэт:
Нет красоты такой во всей вселенной!»?
От времени мой пожелтевший свиток
Поднимут на смех, как вранье глупца,
И вешних прелестей твоих избыток
Покажется всем выдумкой льстеца.
Когда бы сын твой был в твоих летах,
Ты жил бы в нем, как и в моих стихах.
 
***
 
Перевод С. Трухтанова
 
Кто мне поверит, как красив был милый,
Прочтя мои сонеты все подряд?
Но, видит Бог, стихи, как и могилы,
Скорей скрывают, а не говорят.
 
Случись, что слов невиданных найду я,
Дабы сравненьем расцветить сонет,
«Ты лжешь, — потомок скажет, негодуя, —
Красы подобной не было и нет».
 
И рукописи все в конце концов
Сочтут придумкой глупой старика;
Тебя же — духом, вложенным певцом
В протяжный слог античного стиха.
 
Имей ты сына — верили бы мне,
В нем и в сонетах прожил бы вдвойне.
 
***
 
Перевод Р. Бадыгова
 
Кто в будущем поверит тем стихам,
В которых я восславил твой портрет,
Когда — известно это небесам —
От истины в них половины нет.
А если б я правдиво описал
Твой образ дивный для грядущих лет,
Тогда бы, верно, кто-нибудь сказал:
«Не может быть такого — лжет поэт».
Пускай меня ревнивые века
Представят просто старым болтуном,
А строки пожелтевшего листка
Лишь вольным поэтическим штрихом.
Имея сына, дважды проживешь,
И будешь в нем и в них вдвойне хорош.
 
***
 
Перевод А. Кузнецова
 
Спустя года, поверят ли в мой стих,
Который полон прелести твоей? —
Хранилище красы, заслуг твоих
Не лучшее, чем склеп иль мавзолей.
Пусть описал я глаз чудесных свет,
Что в доброте и свежести возник,
В иное время скажут: «Лгал поэт,
Придав лицу земному божий лик».
Мне кажется, что пожелтелый лист
Воспримут, словно лепет стариков,
Хоть скажут, что в пылу поэт речист
И соблюдал размеры древних строф.
Но доживи твой сын до этих дней,
Ты б дважды жил — в нем и строфе моей.
 
***
 
Перевод А. Финкеля
 
Поверят ли грядущие века
Моим стихам, наполненным тобою?
Хоть образ твой заметен лишь слегка
Под строк глухих надгробною плитою?
Когда бы прелесть всех твоих красот
Раскрыла пожелтевшая страница,
Сказали бы потомки: «Как он лжет,
Небесными творя земные лица».
И осмеют стихи, как стариков,
Что более болтливы, чем правдивы,
И примут за набор забавных слов,
За старосветской песенки мотивы.
Но доживи твой сын до тех времен, —
Ты б и в стихах, и в нем был воплощен.
 
***
 
Перевод С. Степанова
 
Мне на слово потомок не поверит,
Читая о тебе мой страстный стих.
Он — жалкий склеп, и вряд ли он измерит
Хоть половину прелестей твоих.
 
И сколь похвал глазам твоим ни множь я,
Ни воспевай твоих цветущих лет,
Потомок назовет писанья ложью
И скажет: «Это ангела портрет!»
 
И желтую от времени бумагу
Он осмеет, как старца-болтуна:
Мол, Музы даровали мне отвагу,
Как в древние бывало времена.
 
Но будь наследник жив твой этим днем,
Живым бы в строках ты предстал и в нем!